Дорогие читатели, сегодня вашему вниманию предлагается перевод второй части статьи Ричарда Тарнаса о взаимодействии архетипов Сатурна и Нептуна в картах известных деятелей искусства и науки, опубликованной в первом выпуске журнала «Архэ», посвященного вопросам архетипической космологии. Перевод выполнен И. Ефременковым и А. Шлыковым. Автор комментариев — философ и астропсихолог Игорь Ефременков («Журнал Экзистенциальной Астропсихологии»). Перевод первой части статьи читайте здесь.
Перевод второй части статьи Р. Тарнаса
Глубже понять всю сложность и нюансы этой архетипической диалектики мы сможем, если вернемся теперь к тем трем фигурам, с которых начали. Речь о тех, кто простой и очевидной истине осязаемого мира предпочитал более глубокую истину особого высокоразвитого [cultivated] воображения, — о Блейке, Уайльде и Хиллмане1. Ведь у всех троих буквально в каждой работе тоже можно проследить вполне определенное стремление к скептическому деконструктивизму, страстное желание избавляться от иллюзий и лицемерия, как и явно критическое отношение к философским и религиозным догмам («Бракосочетание Неба и Ада» Блейка, «De Profundis» Уайльда, «Пересмотр психологии» Хиллмана). Но при этом, если сравнить две группы, которые мы обсуждали до сих пор, мы увидим, что в случаях с Блейком, Уайльдом и Хиллманом основная архетипическая диалектика была связана с совершенно другой образностью и духовными ориентирами, нежели у группы Бэкона-Декарта-Юма-Дарвина-Маркса-Фрейда-Р
В еще одной общности, обозначившейся внутри обеих групп, скептицизм в отношении наивности, социальных условностей, иллюзий и лицемерия часто проявлялся в некоторой остроте иронии, которую я обнаружил в качестве повторяющегося признака этого архетипического комплекса. Джонатан Свифт, например, родился с Сатурном и Нептуном в напряженном аспекте, так же как и Марк Твен. И оба – мастера иронии, скептики, обладающие острым глазом в отношении лицемерной и общепринятой мудрости, т.е. носители как раз тех черт, которые я наблюдал у личностей с данным аспектом. В качестве более современного примера можно назвать Джона Стюарта, чьи сатирико-политические комментарии на The Daily Show в Соединенных Штатах сильно повлияли на просвещенность и бдительность общественности по отношению к правительству, корпорациям, медиа-манипуляциям [media spin], пропаганде и обману.
У других личностей с этой конфигурацией то же архетипическое напряжение выражалось через ощутимую тенденцию к философскому сомнению, но реализованную уже не в бэконовском (эмпирическом) или картезианском (рационалистическом) духе, а через постоянное и фундаментальное настроение неопределенности, тентативности2 и амбивалентности. Мы видим это у Монтеня, который выбрал в качестве своего жизненного девиза «Que sais-je?» («Что я знаю?»). В этом случае, как и во многих подобных, противостояние двух принципов, кажется, было все-таки более сбалансированным, реализуясь в форме напряженного удерживания неопределенности [sustained tension of irresolution].
У третьей группы представителей напряженного аспекта этих планет мы хотя и видим всё ту же противоположность, но скорее уже в духе Ингмара Бергмана, с его удивительным сочетанием религиозного скептицизма, разоблачения иллюзий, экзистенциальной неопределенности и духовной тоски. С его бесстрашной схваткой со страданием и смертью, которые он столь наглядно изображал в каждом своем фильме, – «Седьмая печать», «Земляничные поляны», «Сквозь темное стекло», «Зимний свет», «Тишина», «Персона», «Шепоты и крики» и др. – в этом длинном и творческом исследовательском путешествии по основным темам данного архетипического паттерна.
Фридрих Ницше, по сути, объединил все темы, которые мы обсуждали до сих пор, но на новом и более сложном уровне: радикальный скептицизм; въедливое выспрашивание [trenchant questioning] самой сути социальных условностей; острая ирония; разоблачение лицемерия и иллюзий; постоянная озабоченность темами честности и обмана, истины и заблуждения, двусмысленности и неопределенности. Здесь же и его «искусство подозрения»3, его необыкновенный взгляд на теневые стороны жизни, абсолютный отказ от метафизики потустороннего, бесстрашная схватка с космическим «раз-очарованием» и нигилизмом, его духовная борьба и тоска, его стремление к духовной полноте уже в таком мире – без суеверий и ложных утешений. Ницше родился в преддверии нового соединения Сатурна и Нептуна в конце 1844-го года (один цикл от года рождения Дарвина); а спустя 37 лет, в 1881-м году, как раз в период следующего цикла соединения, объявил о смерти Бога. Это соединение, в свою очередь, непосредственно предшествовало тому, которое совпало с рождением Ингмара Бергмана спустя ровно еще один 37-летний цикл, в 1918 году.
Ницше и Бергман: по мнению Р. Тарнаса, оба родились во время соединения Сатурна и Нептуна (при очень широком орбисе).
Оглянувшись теперь на последовательный ряд философов и интеллектуалов, рожденных с аспектами между Сатурном и Нептуном, начиная с Бэкона и Декарта (родившихся при двух соседних соединениях 16-го века), через Дарвина, Маркса, Ницше и Фрейда – к Расселу и Фуко, мы можем проследить процесс нарастания философского «раз-очарования», которое сформировало все современное мировоззрение.
Если же посмотреть на еще более ранний период, интересно отметить, что первый современный мастер «раз-очарования», Никколо Макиавелли, родился в 1469-м году, во время последней в 15-м столетии оппозиции Сатурна и Нептуна. Основоположник современной политической философии и человек, для своего времени удивительно независимый от религиозных догм, Макиавелли впервые полностью освободил политическую сферу от теологических ограничений, изучая реальную итальянскую политику и не строя иллюзий относительно человеческой природы. Более того, свою самую значительную работу, трактат «Государь», он начал писать, когда Сатурн и Нептун снова встали в аспект, в 1513-м году. А в этом знаменитом сочинении предостаточно качеств, которые можно признать образцовыми для данного архетипического комплекса: исключительно светский реализм; «научность» и «медицинская» трезвость, с которой рассматривается все человеческое; острая проницательность в отношении теневых сторон существования; критическая оценка и разоблачение аморальной политической практики современной Церкви; обман и махинации как открыто рекомендуемая рациональная стратегия сохранения власти; и, наконец, общая тенденция к пессимизму и цинизму. «Государь» во многом является фактически главным текстом «искусства подозрения», а его влияние можно проследить от Бэкона до Ницше.
Материя и Дух, Тело и Душа, Разочарование и Надежда
Во всех случаях, как продемонстрированных выше, так и менее известных, я обнаружил, что архетипические принципы Сатурна и Нептуна группируются вокруг необычайного своеобразия и напряжения, — как в самой жизни, так и в психологических чертах индивидов, рожденных с аспектами между этими специфическими планетами. Тем не менее, в тех же случаях столь же очевидно еще и вот что: в жизни всех этих людей два архетипа, кажется, непосредственно взаимопроникали и взаимодействовали друг с другом, — причем весьма необычно и очень по-разному. Речь не только о том, что <из-за аспекта между ними> оба архетипа проявлялись здесь с особенной отчетливостью и наглядностью. Ведь они еще и влияли друг на друга, причем каждый — в своей характерной архетипической манере: иногда сопротивляясь или отрицая друг друга, иногда поддерживая напряженное равновесие, а иногда и взаимопроникая и соединяясь, что давало разнообразные синергетические [synergistic] результаты. Определенным геометрическим соотношениям между планетами на небе, как представляется, соответствуют определенные диалектические отношения между архетипами в человеческом опыте. Но вот как именно переживались эти отношения – как поглощение, одностороннее претерпевание [suffered], противопоставление, взаимное урегулирование или интеграция – все это уже сильно варьируется в зависимости от конкретной личности.
Например, если принять во внимание, что сатурнианский архетип – это не только темы двойственности и соответствующего напряжения, но также и мотивы проблематичных и теневых сторон существования, всего трудного и тяжелого, кажется поразительным, в сколь многих индивидах с аспектом Сатурн-Нептун все та же архетипическая противоположность между конкретной реальностью и духовными, идеальными и поэтическими измерениями жизни выражалась в форме меланхолического романтизма. Это и Кольридж, и Шопен, и Вирджиния Вульф, и Теннисон («In Memoriam»), и Мигель де Унамуно («Трагическое чувство жизни»). В каждом из этих случаев – а мы могли бы включить сюда еще и Бергмана – весьма поэтическое мировосприятие, кажется, особенно остро фокусировалось на конфликте со всеми демистифицирующими, горестными или трагическими аспектами существования.
Фактически мы говорим здесь о том же архетипическом контрасте, что и у рассмотренных выше ученых и философов-скептиков, только на этот раз с более эмоциональными и поэтически-образными акцентами и с соответствующим мучительно-острым чувством духовной и экзистенциальной потери. Более того, то напряжение между реальным и идеальным, которое поэты, писатели и философы сформулировали в словах, композиторы с тем же аспектом (например, Шопен), как кажется, выражали в чисто музыкальных формах. Здесь можно было бы вспомнить еще и о Сэмюэле Барбере («Адажио для струнного оркестра», «Печаль») или Майлзе Дэвисе (альбомы «Kind of Blue» и «Sketches of Spain»), — оба они родились с той же планетарной конфигурацией.
Все та же противоположность видна и в музыке, и в текстах большинства композиций Джони Митчелл (у которой конфигурация Сатурн-Нептун находится в напряженных натальных аспектах и к Венере, и к Луне). В этом смысле характерна композиция «Both Sides Now», которая показательна как для раннего, так и для позднего ее творчества. Здесь она с поэтической простотой обнажает противоречия и контрасты между магией жизни, первой романтикой и поначалу сбывающимися мечтами, с одной стороны, и последующими горькими потерями и разочарованиями — с другой. Заканчивается эта песня на двусмысленности абсолютно в духе Монтеня:
«Я теперь смотрю на жизнь с двух противоположных сторон, / … но почему-то все равно, / Вспоминая свои иллюзии, / Понимаю, что вообще ее не знаю».
Кроме того, противоположность очарованности и разочарования, воодушевления и демистификации отчетливо проявлена и во многих случаях, рассмотренных ранее. Например, в творчестве Блейка, где за полными радости «Песнями невинности», выражающими состояние человечества до грехопадения4, немедленно следуют мрачные «Песни опыта». Или взять трагическое отчаяние последних поэм Оскара Уайльда — «De Profundis» и «Баллада Редингской тюрьмы» («Но то, что умирало в нас, / Надеждою звалось»5). Или поздние произведения Марка Твена, пронизанные разочарованием «Письма с Земли», «Таинственный незнакомец» и «Великая тьма». Или пессимизм и горькая ирония большинства произведений Свифта, которые еще и усилились в последние годы его жизни. А в некоторых крайних случаях (в том числе и у уже упомянутой Вирджинии Вульф) наряду с конфигурацией Сатурна и Нептуна я нашел и соответствующий комплекс из состояний глубокой депрессии, духовного отчаяния, тяжелой эмоциональной зависимости и психического расстройства.
Однако другие представители той же конфигурации, напротив, воплотили эту архетипическую диалектику в совершенно иной манере, но не менее отчетливо. Тут мы видим личностей, чей образ жизни тяготеет к аскетическим и монашеским тенденциям: решительный отказ от материального мира (Сатурн) в пользу духовности (Нептун), понятой как радикальное противопоставление светской жизни. В этой группе случаев, примером которой являются такие образцовые религиозные фигуры, как американский проповедник 18-го века Джонатан Эдвардс или флорентийский проповедник 15-го века Савонарола, мы начинаем различать новый уровень сложности диалектики двух архетипов. Ведь с одной стороны, сатурнианский принцип, казалось бы, отвечает здесь как раз за все то, что подвергается обесцениванию, отрицанию, разъединению, отчуждению, высвобождению6 и сублимации во имя службы всему духовному и трансцендентному. Тем самым духовный импульс берет верх над обычной светской жизнью, отделяя себя от забот о преходящем, возвышаясь над материальной сферой или даже отрекаясь от нее. А вместе с ней – от физического тела и повседневных человеческих желаний, от сопротивления Эго и компромиссного сугубо материалистического мировоззрения7 – а это все чисто сатурнианские темы.
Однако, с другой стороны, в тех же самых случаях, уже независимо от антагонизма между двумя архетипами, принцип Сатурна, как кажется, еще и объединялся с нептунианским, придавая форму его духовному импульсу. В итоге мы видим характерные сатурнианские качества: строгость, порядок, самоотречение, неукоснительное соблюдение границ, дифференциация, уединение, преданность и постоянство в отношении обязательств, иерархические структуры власти и послушания, приверженность традиции. Но при этом все их можно рассматривать как полностью встроенные в контекст духовности, идеализма и стремления к трансцендентности, связанных уже с Нептуном.
Кроме того, признаки архетипической комбинации Сатурн-Нептун мы узнаем и в соответствующем стиле духовности: последовательное культивирование тишины и внутренней пустоты, настойчивость в молитве и медитации, дисциплинированное воображение в строгих рамках традиционного религиозного опыта. Мы также видим темы стремления к смирению и отрешенности, жертвенные побуждения к самоотречению, добровольную нищету, размышления о смерти и опыт темных ночей души, необходимость поддерживать веру и надежду посреди отчаяния и бездуховности. Слишком рассудительный, а иногда и суровый аскетический стиль, решительное стремление к однозначному осуждению часто сочетаются тут с высокой степенью духовной экзальтации [anxiety], резким отрицанием вещей этого мира, чувственности и легкомыслия, что иногда дает тенденцию к угрюмому морализаторству [moralistic humorlessness] или самоистязанию в страдании8.
Итак, во всем этом подмножестве проявлений архетипического комплекса Сатурн-Нептун сатурнианский принцип можно рассматривать двояко. Это и то, что осуждается, отрицается и строго отделяется (т.е., в данном случае, сам материальный мир и его сугубо земные дела), — и само это проведение жесткой внешней границы, отрицательное суждение и радикальное отделение «этого мира» от царства духа. <Во втором случае> принцип Сатурна выражается в самом вычерчивании строгих границ и установлении однозначных противоположностей, благодаря чему все мирское отвергается в пользу трансцендентного. Но это то же архетипическое движение к противопоставлению, что и у антирелигиозных скептиков, упомянутых ранее, только с точностью до наоборот. Наконец, все те же характерные сатурнианские качества строгости, серьезности и сурового осуждения имеют самое прямое отношение и к целям духовного пути.
Таким образом, внутри одной общей экзистенциальной направленности (аскетическое дистанцирование от мира) оба принципа можно рассматривать одновременно и как противостоящие, но и как тонко и очень по-разному взаимопроникающие. Более того, как я нередко замечал, такое взаимопроникновение могло также принимать формы, в которых сама противоположность служила скорее установлению трудной интеграции двух архетипов, нежели их окончательному разделению. Тем самым я обнаружил, что многие личности с аспектом Сатурн-Нептун вели жизнь, отмеченную серьезной и дисциплинированной, но весьма прагматичной и светской религиозностью. Такой религиозностью, которая прежде всего стремилась преодолеть разрыв между трансцендентным идеалом (Нептун) и эмпирической реальностью (Сатурн), — через сострадательное служение Целому и через прямой контакт с проблемами и страданиями этого мира. И главным мотивом здесь, по-видимому, было практическое, длительное, терпеливое и прочное9 воплощение (Сатурн) духовных ценностей (Нептун), — как внутри, так и в противостоянии с конкретными внешними социальными и политическими структурами (также Сатурн), через упорный труд и дисциплинированную прагматическую организацию (снова Сатурн).
Продолжение перевода читайте здесь.
1 То, сколь мало общего «особое высокоразвитое воображение» имеет с бесплотным псевдоэзотерическим фантазированием, можно проиллюстрировать цитатами из Хиллмана: «От алхимиков, от Авиценны, из даоистской йоги, от Парацельса и Альберта Великого до нас дошло знание о различии между мнимой и подлинной работой воображения… Подлинная работа воображения выходит за пределы ментального союза нашей микрокосмической фантазийной жизни и рефлексивных «высиживаний» умом своих мыслей в процессе развития его «сознания». <…> Зачарованность снами и видениями служит признаком того, что девственное психическое уже на краю открытия, но все еще рефлексирует. Нам не следует смешивать психологическую творческую способность с прекрасными внутренними образами. С помощью галлюциногенных наркотических средств мы имеем возможность создавать в душе ландшафты по собственному желанию, выступая в подобном «хиппи-гнозисе» современными двойниками длинноволосых пуэров-жрецов Великой Матери во времена античности… Сновидения, внутренние ландшафты и грезы не есть проявления творческого… Подлинная работа воображения не связана ни с интровертным уходом в фантазирование, ни с маниакальным экстравертным представлением о креативности как материальной продуктивности» (Джеймс Хиллман. Миф анализа).
2 Tentativeness — слово, не имеющее прямых аналогов в русском языке. В данном контексте – широкий спектр взаимоперетекающих «нептунианских» и «сатурнианских» значений, связанных с ощущением ненадежности, кратковременности, относительности, незавершенности, зыбкости и условности всего сущего. Как следствие – чисто «сатурнианская» экзистенциально-мировоззренческая (и поведенческая) установка: осторожность, дистанция, прохладная отстраненность и даже некоторая холодность. Кажется, здесь действительно трудно подобрать более иллюстративный пример, чем Мишель Монтень (Сатурн, предположительно, на Асц в 12-м доме). См. напр.: «Не хочу умолчать здесь и о гадком пятне, которое безобразит меня и в котором неловко признаваться во всеуслышание, а именно о нерешительности, представляющей собой недостаток, крайне обременительный в наших мирских делах. Мне трудно принять решение относительно той или иной вещи, если она, на мой взгляд, сомнительна…» (Монтень. Опыты, Книга 2, Глава XVII “О Сомнении”).
3 Так сам Ницше называл свой философский метод.
4 «… joyfully prelapsarian «Songs of Innocence»». «Prelapsarian» (англ; прил.): от лат. «pre» и «lapsus», т.е. буквально – «до падения».
6 Здесь мы тремя словами переводим весьма сатурнианский глагол «disengage». Помимо перечисленных значений это также и «отстраняться», «избавляться», «отступаться» и даже «абстрагироваться».
7 «…the consensus worldview of literal concreteness.
8 Но см. также, напр., частично схожие крайние проявления другого экзистенциального паттерна, квадрат-нептун-марс, в биографии Блеза Паскаля (род. 19.06.1623 г.; Клермон-Ферран, Франция; квадрат с нулевым орбисом). «<в 31 год> Паскаль полностью оставляет не только суетную светскую жизнь, но заодно и науку – как «греховное», очевидно, занятие, – всецело сосредоточившись на теологических и философских проблемах бытия… Хуже того, на избранном пути мирской аскезы Паскаль полностью отказался от заботы о здоровье, внушив себе крайне сомнительную идею – будто бы болезнь и страдания являются «естественным состоянием христиан». К 37 годам, по свидетельству современников, он уже выглядел как глубокий и дряхлый старик, а в 1662, не дожив и до сорока, скончался после долгой и мучительной болезни»…
Несколько справочно-стандартизированных описаний этого экзи-паттерна от разных астрологов:
«Марс и Нептун в квадратуре. Иногда кажется, что такой человек полусознательно стремится в тупики и делает все для того, чтобы потерять имеющуюся свободу…, считает необходимым отстаивать некий идеал, но неправильно понимает его значение и поступает непоследовательно. Поскольку ему недостает реализма и трезвости ума, он сбивается с толку, теряет ориентиры. Нередко он ставит перед собой недостижимые цели, борется с ветряными мельницами… Одержимость, фанатизм, психологическая слепота. Человек действует исходя из идеалистических или субъективных положений, оторванность от реальной действительности… Маниакальные состояния, неврозы; навязчивые состояния; склонность к обману или самообману… Положительная сторона — часто высокие духовные устремления, жертвенность, религиозность… Аспект самопожертвования. Для таких людей очень трудно отыскать точку баланса между спонтанностью и самодисциплиной».
9 Еще одно «сатурнианское» слово — «enduring». К спектру значений которого принадлежат еще и «стойкий», «выносливый» и др. (См. также сказку «Стойкий оловянный солдатик» «сатурнианца» Г.-Х. Андерсена, в чьей карте Сатурн предположительно находится в «гокленовской зоне» близ МС).
Источник: Tarnas R. The Ideal and the Real. Saturn-Neptune // Archai: The Journal of Archetypal Cosmology. Volume 1, Number 1 (Summer 2009). — P. 137-158.
Перевод: © И. Ефременков, © А. Шлыков, 2017. Автор комментариев — философ и астропсихолог Игорь Ефременков (Журнал Экзистенциальной Астропсихологии).