Р. Тарнас: идеальное и реальное, Нептун и Сатурн. Часть IV

Вниманию поклонников астропсихологии и философии предлагается перевод заключительной четвертой части статьи Ричарда Тарнаса о взаимодействии архетипов Сатурна и Нептуна в картах известных деятелей искусства и науки, опубликованной в первом выпуске журнала «Архэ», посвященного вопросам архетипической космологии. Перевод выполнен И. Ефременковым и А. Шлыковым. Автор комментариев — философ и астропсихолог Игорь Ефременков («Журнал Экзистенциальной Астропсихологии»). Переводы первой, второй и третьей частей статьи доступны по соответствующим ссылкам.

Перевод четвертой части статьи Р. Тарнаса

…Вспомнив двух других представителей первой группы индивидов с конфигурацией Сатурн-Нептун, рассмотренных наряду с Хиллманом, все то же стремление к преодолению пропасти между внутренним и внешним, невидимым и видимым, душой и телом мы увидим у Оскара Уайльда:
«Гармония духа и тела — как это прекрасно! В безумии своем мы разлучили их, мы изобрели вульгарный реализм и пустой идеализм»1. («Портрет Дориана Грея»)
…И у Блейка:
«Нет Человеку Тела отдельно от Души его; ибо именуемое Телом есть частица Души, отличенная пятью Чувствами, вратами Души в веке сем»2. («Бракосочетание Неба и Ада»)

А еще – в блейковском же отстаивании глубинной соединенности [coniunctio] двух архетипических принципов, связанных с Нептуном и Сатурном, бесконечным и конечным, вечным и временным:

«Плоды  бренного возлюблены Вечностью». («Бракосочетание Неба и Ада»)

Итак, внутри широкого множества индивидов, родившихся с Сатурном и Нептуном в напряженном аспекте, мы видим отчетливо выраженное беспокойство по поводу раскола между телом и душой, материей и духом, временем и вечностью. Однако это распадение на противоположности может реализовываться весьма разнообразными способами. Их диапазон, от одного конца спектра к другому, может включать в себя даже и диаметрально противоположные философские позиции. Следовательно, изучая такие соответствия, мы можем различать, – говоря языком Витгенштейна3, – определенные «семейные cходства»4, т.е. «родственные» <логические> связи внутри более крупного множества личностей, родившихся с той же конфигурацией. Такие «семейные» подмножества объединяют [link] индивидов, чья жизнь воплотила схожие проявления, вариации и изгибы [inflections] более крупного архетипического комплекса. Мы это видели, например, в метафизическом или религиозном скептицизме, который по-разному выражался у Макиавелли, Бэкона, Декарта и Юма, у Дарвина и Маркса, Ницше и Фрейда, Рассела и Фуко. Или в меланхоличном романтизме Кольриджа, Шопена и Теннисона, Вульф и Барбера, Майлса Дэвиса и Джони Митчелл. Но при этом такие подмножества весьма подвижны и часто пересекаются друг с другом, – так, что любой представитель одного из них зачастую имеет общие значимые темы с представителями другого.

Например, такие фигуры, как Фрейд и Вирджиния Вулф, хотя и представляли два разных культурных сообщества-подмножества [groupings], в каждом из которых их все буквально цитировали, – философский скептицизм и поэтическая меланхолия – тем не менее, могут быть также отнесены к общему типу чувствительности [sensibility] и экзистенциального беспокойства. Это, в свою очередь, точно указывает на все тот же архетипический комплекс: их общий вкус к иронии, их острый глаз в отношении теневых сторон жизни, их страсть к бескомпромиссному противостоянию жизни без иллюзий и самообмана, их пренебрежительные суждения об общественной наивности и сладком обмане.

Их тип чувствительности, как и сами их жизни, были пронизаны амбивалентной темой развенчания иллюзий, где с одной стороны – разоблачающая демистификация, которая освобождает от наивности, а с другой – печаль и разочарование от потери надежд и идеалов, которые придавали бы жизни смысл и цель. Все тот же архетипический паттерн мы видим и в постоянной борьбе обоих с депрессией и унынием, а также в их воображении – одновременно и поэтическом, и темном, и богато-символическом, и узко-редукционистском, – в общем для обоих беспокойном интересе к вопросам смерти и болезни, к хроническим психическим и физическим состояниям с неопределенным диагнозом, неврозам, к темам безумия и отчаяния, неотступной навязчивости прошлого и страданий человеческой души.

А вот снова Оскар Уайльд, — особенно сильный и запоминающийся пример того, как несколько разных или даже антагонистических импульсов и тем, характерных для нашего архетипического комплекса, могут сочетаться в одной личности. Как я обнаружил, особенно сильно это проявляется в периоды транзитов одной из внешних планет к той или иной планетарной конфигурации в натальной карте. В этом случае соответствующий архетипический комплекс имеет тенденцию проявляться сильнее, максимально активно, а его противоположные составляющие с наибольшей вероятностью будут одновременно «притянуты» друг к другу, получив тем самым динамический импульс к объединению на более широкой основе5.

Так, например, когда произошел единственный в жизни Уайльда транзит Плутона, проходящего точно по его натальной квадратуре между Сатурном и Нептуном6 (в течение 1895 года и в следующем году), тот был осужден, заключен в тюрьму и пережил духовный кризис. Все это привело его к созданию последнего своего значительного произведения — «Баллады Редингской тюрьмы» («Но боль, какой не видел свет, / Плыла, как мгла, из глаз, / Уставленных в клочок небес, / Оставленный для нас, / То синий и таинственный, / То серый без прикрас»)7 и «De Profundis», — этой его величественной, часто отчаянной, но глубинно-духовной [spiritually profound] апологии.

Вирджиния Вулф и Оскар Уайльд: примеры комплекса Сатурн-Нептун из мира литературы.

В приведенном ниже отрывке из «De Profundis» мы можем видеть характерные архетипические темы комплекса Сатурн-Нептун в сочетании с темами комплекса Сатурн-Плутон (который я исследовал в «Космос и Психе»8), — в их сложном, усиливающем друг друга взаимодействии.

«Вот уже почти два года, как я брошен в тюрьму. Из глубины моей души вырвалось дикое отчаяние, всепоглощающее горе, на которое даже смотреть без жалости было невозможно, ужасная, бессильная ярость, горький ропот и возмущение; тоска, рыдающая во весь голос; обида, не находившая голоса, и скорбь, оставшаяся безгласной. Я прошел через все мыслимые ступени страдания. Теперь я лучше самого Вордсворта понимаю, что он хотел сказать в этих строках: «Темна, черна и неизбывна Скорбь и бесконечна по своей природе». Но хотя мне и случалось радоваться мысли, что моим страданиям не будет конца, я не в силах думать о том, что они лишены всякого смысла. Но в самой глубине моей души что-то таилось, что-то говорило мне: ничто в мире не бессмысленно, и менее всего — страдание. И то, что скрывалось глубоко в моей душе, словно клад в земле, зовется Смирением.

Это последнее и лучшее, что мне осталось; завершающее открытие, к которому я пришел; начало нового пути, новой жизни. Смирение пришло ко мне изнутри, от меня самого — и поэтому я знаю, что оно пришло вовремя. Оно не могло прийти ни раньше, ни позже. Если бы кто-нибудь рассказал мне о нем, я бы от него отрекся. Если бы мне принесли его — я бы отказался. Но я сам нашел его и хочу сохранить. Я должен его сохранить. Это единственное, что несет в себе проблески жизни, новой жизни, моей Vita Nuova. Смирение — самая странная вещь на свете. От него нельзя избавиться, и из чужих рук его не получишь. Чтобы его приобрести, нужно потерять все до последнего. Только когда ты лишен всего на свете, ты чувствуешь, что оно сделалось твоим достоянием…

У меня нет ни гроша, нет крыши над головой. Но бывают на свете вещи и похуже. Говорю тебе совершенно искренне: я не хочу выйти из тюрьмы с сердцем, отягощенным обидой на тебя или на весь мир, — уж лучше я с легким сердцем пойду просить милостыню у чужих дверей. Пусть в богатых домах я не получу ничего — бедные что-нибудь подадут. Те, у кого все в избытке, часто жадничают. Те, у кого все в обрез, всегда делятся. И пусть мне придется спать летом в прохладной траве, а зимой — укрываться в плотно сметанном стогу сена или на сеновале в просторном амбаре — лишь бы любовь жила в моем сердце. Теперь мне кажется, что все внешнее в жизни не заслуживает ни малейшего внимания. Ты видишь, до какого крайнего индивидуализма я теперь дошел — или, точнее, дохожу, ибо путь еще далек, и «я ступаю по терниям»»9.

(Примечание Тарнаса: Оскар Уайльд написал письмо-исповедь «De Profundis» («Из глубин») в 1897 году. Этот труд был опубликован только посмертно – в 1905 году.)

Более того, именно здесь, в «De Profundis», Уайльд отчетливо выразил это удивительное сочетание скептицизма и веры, свой непоколебимый агностицизм, который при этом пронизан чувством священного, — вместе с тем давая проявиться своему главному стремлению: найти священное и духовное исключительно в конкретных реалиях этой жизни.

«Религия мне не поможет. Другие верят в нечто невидимое, я же верю только в то, что можно потрогать, что можно увидеть. Мои боги обитают в рукотворных храмах, и только в пределах живого жизненного опыта мои верования находят свое наиболее совершенное и полное воплощение: может быть, даже слишком полное, потому что, подобно многим, кто поместил свое Небо здесь, на земле, я нашел здесь не только прелести Рая, но и все ужасы Ада.

Вообще, когда я размышляю о религии, мне хочется основать орден для тех, кто не в силах уверовать; его можно было бы назвать Братством Лишенных Веры — там священник, в чьем сердце нет мира, совершает перед алтарем, на котором не горит ни одна свеча, причастие хлебом, на котором нет благодати, над чашей, где нет вина. Все на свете, чтобы стать истиной, должно сделаться религией. Агностицизм имеет право на собственные обряды не меньше, чем вера.

Он посеял своих мучеников, он может пожать сонмы своих святых, ежедневно вознося хвалы Господу за то, что Он скрыл свой лик от человека. Но что бы то ни было — вера или безверие, это не должно прийти ко мне извне… Если я не раскрою эту тайну в самом себе, мне никогда ее не разгадать. И если я еще не нашел ответа, мне не найти его никогда».


1 Пер. М. Абкина.

2 Пер. С. Степанова.

3 Австрийский философ Людвиг Витгенштейн (26.04.1889, Вена) – один из наиболее влиятельных мыслителей 20-го века, представитель англо-саксонской аналитической философии, ученик Бертрана Рассела, впоследствии разработавший собственную концепцию.

4 Пожалуй, в концептуальном отношении это ключевой фрагмент для понимания всего исследовательского метода Тарнаса-астролога. Теория «семейных сходств», изложенная в работе «Философские исследования» — альтернатива классической аристотелевской родо-видовой классификации. В несколько упрощенном и адаптированном для не-философов виде это могло бы выглядеть так…

Логическое множество с набором элементов АВС с точки зрения классической логики не имеет ничего общего с множеством DEF, поскольку не имеет ни одного общего с ним элемента. Согласно же Витгенштейну, их можно представить как два связанных подмножества внутри одного общего множества, которое включает в себя еще и подмножества ВСD и CDE. Эти последние как раз и будут связующим звеном между двумя крайними подмножествами, поскольку включают в себя представителей обоих. Тип связи между такими элементами – тот же, что между дальними родственниками. Семья (род) – аналог общего, более крупного множества. Общая кровь, которая течет во всех ее представителях, т.е. само родство – непрямая, но от этого не менее реальная связь между ними.

Витгенштейн также использует метафору ковра, в котором отдельные нити накладываются и сплетаются друг с другом, в результате чего любая из них оказывается связана с любой другой, даже если непосредственно с ней не соприкасается… Простейшим примером «семейных сходств» сегодня может служить логическое множество интернет-гиперссылок, внутри которого каждая связана с каждой, но не напрямую, а через все остальные ссылки как представителей того же множества. (Поэтому и глагол «link» («сцеплять, связывать, соединять») чуть ниже не выглядит случайным)…

В целом, Тарнас-философ между делом фактически предлагает здесь представлять взаимопереплетения и взаимоналожения астро-архетипов (как и отдельных паттернов внутри любого из них) исходя из этого неклассического способа логической классификации.

5 «Противоположные составляющие с наибольшей вероятностью будут одновременно «притянуты» друг к другу, получив тем самым динамический импульс к объединению на более широкой основе» – «the antithetical impulses… were most likely to be simultaneously constellated and then dynamically impelled towards a larger synthesis».

6 Речь о транзите Плутона, во время которого тот встал в соединение с натальным ретро-Сатурном, который в свою очередь в карте Уайльда стоит в квадрате (с орбисом в 2 градуса) к натальному ретро-Нептуну.

7 Пер. В. Топорова.

8 Программная для всей Школы Архетипической Космологии «Архэ» книга Тарнаса «Космос и Психе: предвестье нового мировоззрения» («Cosmos and Psyche: Intimations of a New World View», 2007). См. впервые опубликованную на русском языке главу из этой книги «Рассвет новой Вселенной».

9 Уайльд О. De Profundis: Из глубин. Тюремная исповедь. – М.: ЭКСМО-Пресс, 2000.

Источник: Tarnas R. The Ideal and the Real. Saturn-Neptune // Archai: The Journal of Archetypal Cosmology. Volume 1, Number 1 (Summer 2009). — P. 137-158.

Перевод: © И. Ефременков, © А. Шлыков, 2017. Автор комментариев — философ и астропсихолог Игорь Ефременков (Журнал Экзистенциальной Астропсихологии).

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.