Между «ранним» и «поздним» Джеймсом Хиллманом (1926-2011) пролегает пропасть. Являясь основателем направления архетипической психологии, Хиллман также числится в рядах юнгианцев. Долгое время он сам обучался и обучал студентов юнгианскому анализу в Цюрихе. Но со временем оспорил ряд ключевых тезисов Юнга и стал своеобразным (талантливым) отступником-новатором.
Стоит сразу учесть, что Хиллман пришел к психоанализу не так уж рано — в середине 1950-х годов, т.е. когда ему было в районе 30 лет. (Для сравнения, Мария-Луиза фон Франц познакомилась с Карлом Юнгом, когда ей было всего 18 лет, став в дальнейшем его ближайшей ученицей. Уже в 19 лет она стала заниматься с Юнгом психотерапией, а через через год — посещать его учебные семинары.)
В 1967 году была издана работа Хиллмана «Внутренний поиск: психология и религия», адресованная священникам, а также всем тем, кто интересуется проблемами и практикой аналитической психологии. В этой книге Хиллман благожелательно отзывается о пастырской деятельности, проводит параллели между психологией и религией, деятельность аналитика и священника, говорит о важности интеграции и движения к целостности. Здесь позиции Хиллмана максимально близки к юнгианским. Но с годами что-то случилось. И взгляды американского психолога во многом развернулись на 180 градусов. Интересно, что в предисловии и послесловии к изданию 1994 г. Хиллман счел нужным как-то объясниться перед читателями:
"Читатели, знакомые с моими более поздними трудами, не понимают, как эта работа с ними согласуется, даже удивляются тому, что она вообще могла быть написана автором, столько сил отдавшим изучению и описанию политеизма средиземноморского язычества".1
Честно говоря, убедительно оправдаться Джеймсу Хиллману не удалось. Признаться, отчего столь много его взглядов и убеждений развернулись в обратную сторону, ему оказалось непросто. Его ответы на собственные вопросы звучат неубедительно. К примеру, он делает утверждение, что через 30 лет после написания книги пришел к заключению, что «проблема Тени, в целом играющая столь важную роль в юнговской психологии и терапии, является побочным продуктом ее христианской морали и теологии».2 Это крайне спорное замечание, поскольку психологам хорошо известно о существовании Тени (т.е. подавленных, вытесненных частей психики) у представителей других религий и этносов, а не только у христиан и европейцев.
Если ранее Хиллман призывал к интеграции Тени, то теперь заявляет, что понятие интеграции связано с негативным влиянием монотеизма и что что-то всегда должно оставаться в Тени. Что-то туда регулярно попадает, это верно, но означает ли это, что туда не нужно регулярно смотреть, делая неосознанное осознанным, а вытесненное воспринятым? Несмотря на то, что поздний Хиллман обвинил Юнга в придумывании мифа о Самости, а также, что психология Юнга является своего рода калькой с христианства, он же сам многими годами ранее написал словно бы себе будущему:
"Углубляясь в себя, человек ощущает, что личные проблемы становятся общечеловеческими, а важнейшие истины о себе приобретают универсальность, уподобляются теологическим постулатам. Представляется, что глубинный анализ ведет к странному темному центру, где трудно отделить бессознательное от души и от Богообраза.
Именно по этой причине, а не просто из интереса к теологии аналитики столь интенсивно занялись религиозными проблемами. Мы не плохие священники, не люди, прошедшие мимо своего призвания. Душа настолько тесно переплетена с бессознательным, а проблемы религии столь значимы для души, что волей-неволей мы приходим к рассуждениям о Боге, оказавшись свидетелями неясного обнаружения его в процессе анализа. Когда Юнг заявляет, что психическое выполняет естественную религиозную функцию, он не вербует сторонников естественного религиозного переживания или каких-либо религиозных интересов, хотя в наши дни многие хотели бы использовать идеи Юнга для подкрепления своих шатких убеждений.
Естественная религиозная функция неотъемлемо связана с самим процессом анализа. Способ, которым анализ изменяет личность, и очевидность такого изменения ("излечение") удивительно сходны с религиозными паттернами. Кратко характеризуя процесс, скажем: анализ начинается с обращения внутрь и смывания грязи. Такая сложная и длительная работа часто приводит к обнаружению истины и к новому видению себя, с изменениями установки через язык обновления, конверсии или возрождения. Затем это подтверждается свидетельствами и проявляется в реальной жизни. Чтобы понять явления, с которыми аналитик встречается в своей работе, он обращается к религии".3
Если мы применим психологические знания к самому Джеймсу Хиллману, то можем прийти к любопытным выводам. Из многочисленных примеров мы знаем, что если кто-то выбирает какое-то социальное явление или человека объектом своей постоянной борьбы и критики, не желая видеть в этом явлении или человеке позитивных сторон, то с высокой вероятностью черты осуждаемого человека или явления резонируют с его собственной Тенью. Хиллман много лет потратил на борьбу с христианством, с христианской Тенью, как он их понимал. В своих поздних работах он непременно подчеркивал его проблемные стороны, игнорируя позитивные, признавался, что критически воспринимает такие слова, как вера, целостность, индивидуация, Самость, единство, истина, интеграция4. Получается, Тень Хиллмана — христианин, человек верующий, некритичный и стремящийся к целостности. Подозреваю, что по закону проекции, с этими чертами он сам в себе и боролся.
Отчего идеи духовного единства, глубинной связи всех, движения к целостности, вероятность наличия конечных истин так пугали Хиллмана, не до конца ясно. Проблема в том, что в мистическом опыте, в состоянии расширенного сознания вы переживаете все это. Подобные осознания и инсайты приходят к представителям всех возможных конфессий, наций и эпох — к ведическим мудрецам, йогам-индуистам, христианским монахам, индейским шаманам и американским хиппи. Неужели Хиллман не ощущал этой внутренней связи с высшей инстанцией самого себя? Неужели за все годы психотерапевтической практики, включающей в себя работу со снами и активное воображение, он ни разу не переживал опыта Самости — осознания того, что все в нашей жизни не случайно, упорядочено в соответствии с определенной целью, имеет свой смысл и назначение?5 Неужели он не осознавал этого внутреннего ядра, глубинной целостности? Мне столь трудно в это поверить. Юнг и тысячи последовавших за ним в глубины души психотерапевтов пишут и говорят о Самости не потому, что пришли к этой идее от ума (хотя кто-то так мог сделать, куда уж без этого), поверив в миф Юнга, а потому, что она переживается на опыте. Как переживаются на опыте собственные Тень, Анима, Анимус и Персона.
Утверждая, что Самость и индивидуация — просто красивая идея, выдумка, Джеймс Хиллман, осознанно или нет, обесценивает всех тех, кто переживал трансцендентный опыт выхода за пределы Эго и восприятия своей жизни с большой перспективы. По иронии судьбы, американский психолог в зрелые годы своей психологической и литературной карьеры вел себя столь же фанатично, как и те, кого он критиковал — те, кто принижал душу, не давая ей права голоса. В своей психологии, возводя на пьедестал душу (Аниму), он затыкает рот духу. Между тем, и душа, и дух одинаково важны для психологического здоровья человека и его внутреннего баланса.
Похоже, отвергая христианство, Хиллман с водой выплеснул и ребенка. Да, подмеченные им многочисленные перекосы христианского мировоззрения во многом справедливы. Но забыть о всем многообразии христианских образов, смыслов, достижений, откатившись обратно к греко-римским богам и даймонам — не лучшее решение. Уважение к верованиям былых эпох важно и ценно, признание равенства всех возможных божеств и духов в пространстве коллективного бессознательного необходимо. Но как это уважение может включать в себя игнорирование и поношение христианства? Христианские идеи, образы и история давно и прочно стали частью нашего бессознательного, в этом Хиллман прав. Но игнорируя, отрицая и осуждая их, мы загоняем их в Тень. Ах да, мы же об этом чуть выше и говорили…
Процессы, происходящие в коллективном бессознательном, не являются случайными. Раз в исторической перспективе по всему миру на смену язычеству пришли христианство и ислам, значит, это являлось необходимым для развития, необходимым с точки зрения коллективного бессознательного. Это эволюция коллективной психики (со своими перекосами), нравится это Хиллману или нет. Мне кажется, задача психолога не только в том, чтобы увидеть негативное влияние того или иного культурного явления, но и в том, чтобы заметить его позитивные стороны и глубинный смысл. Не существует явлений, которые пришли «просто так». Что христианство принесло нового, чего ранее не было? Почему оно это принесло и как это помогло в развитии человечества? Как сейчас мы можем, взяв лучшее от языческого, шаманистского прошлого и монотеизма, прийти к здоровому обществу?
Похоже на то, что поздний Хиллман исповедует философию следствия и фатализма. Во главе всего — воображение, мир образов (богов и даймонов), живущих в так называемом бессознательном, которое бессознательно лишь условно. Архетипы и стоящие за ними образы имеют свою волю и намерения. Мы же, как корабли на гребнях океанических волн, претерпеваем вызываемые богами шторма и штили, пропуская через себя эти влияния или сопротивляясь им. Мы вольны с ними бороться или сотрудничать, но архетипы/образы решают за нас, кто мы, для чего, в каком сценарии живем и куда идеи. Примерно так выглядят, на мой взгляд, его поздние философско-психологические взгляды.
Принимая идею судьбы и глубинного смысла происходящих с нами событий, Хиллман, однако, отчетливо не говорит, кто же их источник. Юнг ранее уже дал ответ, от которого поздний Хиллман предпочел отмахнуться (и с которым ранний Хиллман соглашался) — это Самость, наш высший аспект, архетип целостности, побеждающий Эго. Хиллман выбрал то ли не признавать вовсе реальность Самости, то ли не смотреть в ту сторону, потому что концепция духовного центра напоминает ему христианские идеи. А без архетипа единства, внутреннего центра, нет и понятия духовно-психологической гравитации. И кажется, что Хиллмана на страницах его книг заносит то в одну, то в другую сторону. Хотя порой он, стоит признать, совершает очень ценные находки.
Мне с Хиллманом непонятна, прежде всего, следующая ключевая вещь. Наблюдения психотерапевтов и психиатров показали, что во многих случаях чем хуже душевное состояние человека, тем выше степень его психологического расщепления. Целые жизненные пласты могут быть утеряны для сознания, когда усилена фрагментация личности. Работа над собой увеличивает ощущение целостности и собранности, снижает внутренние тревоги и противоречия, повышает чувство собственной гравитации и живости. Итак, еще раз: чем человек не здоровее, тем он более расщеплен, противоречив и дизориентирован, а чем более он психологически здоров, тем более целостен, собран и в диалоге с частями себя. Явно вырисовывается вектор здорового душевного развития — в сторону целостности и интеграции. Это эмпирический факт. Как, зная и видя все это на практике, Джеймс Хиллман сумел (и захотел) отбросить идею индивидуации, интеграции, личностного роста и Самости? Ведь в своих ранних работах он пишет, что наблюдал на практике эти процессы.
Рекомендуемые статьи со схожей тематикой:
Исцеляющее начало внутри нас: подходы Юнга и Грофа
Аналитическая психология Юнга как универсальный растворитель
Архетипическая психология и трансовые техники работы с подсознанием: неожиданные параллели
«Код души» Джеймса Хиллмана: теория желудя, роль даймона и психология судьбы
Краткая биография архетипического психолога Джеймса Хиллмана
1 Хиллман Дж. Внутренний поиск: Сборник работ разных лет. — М., 2004. — С. 9.
2 Там же. — С. 142.
3 Там же. — С. 60-61.
4 «Я рассматриваю свою работу как длительное взаимодействие с христианством, продолжающуюся стычку с принятыми модами Западной мысли и, следовательно, с самой христианской мыслью. Это спасение феномена от той структуры разума, которая делает нашу культуру больной: вера, единство, истина, идентичность, интеграция — все эти высоко ценимые слова, за которыми, на самом деле, стоит монотеистическая психология». (Взгляды внутрь: беседы Джеймса Хиллмана и Лауры Поццо. — М., 2022. — С. 108. Первое изд. в 1983 г.)
5 Книга Хиллмана «Код души. В поиске характера и призвания» (1997) свидетельствует об обратном, поскольку в ней констатируется наличие в жизни людей феномена судьбы и призвания. Но кто явление «агентом» ключевых событий жизни? По Юнгу, это, конечно же, Самость, наша высшая ипостась. Для Хиллмана этим агентом является некий даймон, т.е. некое архетипическое существо (у каждого свое), который может иметь какие угодно цели на нас.