Джеймс Хиллман (1926-2011) — американский психолог, основатель направления архетипической психологии, первоначально начинавший свою карьеру психолога как классический юнгианец. Широкому читателю он известен куда меньше Карла Юнга, однако фигура Хиллмана оказала сильное влияние на взгляды новых поколений юнгианских специалистов. Разделяя многие идеи и наблюдения аналитических психологов, Хиллман внес немало исправлений и уточнений, а с некоторыми ключевыми положениями Юнга и вовсе не согласился. В частности, он отказался от центральной для Юнга концепции индивидуации и ведущей роли Самости — шаг, который привел к принципиальной дифференции этих двух направлений (аналитической и архетипической психологий), при всем их родстве. Важно разделять ранний и поздний (зрелый) периоды литературного творчества Хиллмана. Поскольку в первом случае он выступает как классический юнгианец, а во втором, уже как постъюнгианец и, во многом, антиюнгианец.
«Сновидение и нижний мир» — одна из ключевых и наиболее известных работ Джеймса Хиллмана, наравне с его «Пересмотром психологии» (1975), «Анимой» (1985), «Исцеляющим вымыслом» (1994) и «Кодом души» (1997). Эту книгу он писал на протяжении нескольких лет, — с 1972 по 1977 год, опубликовав в 1979-м. Как следует из названия, она посвящена тематике сновидений. К середине 1970-х годов американский психолог уже основательно откололся от аналитического движения и активно развивал свое собственное психологическое направление (архетипическую психологию). В связи с этим обсуждаемая книга ставит перед собой задачу показать читателям не только привычную для юнгианцев ошибочность или ограниченность подхода к снам Фрейда, но и раскритиковать методы и философию Юнга. Чего, конечно, от юнгианца не ожидаешь, но в том-то и дело, что к тому времени Хиллман уже перестал являться таковым.
Сочинение Джеймса Хиллмана включает в себя шесть глав разного объема — «Мост», «Фрейд», «Психэ», «Препятствия», «Сновидение» и «PRAXIS». Основы своего подхода к сновидениям автор стремится раскрыть уже на первых страницах. Он сразу заявляет, что его ядро «не основывается на идеях подавления (Фрейд) или компенсации (Юнг), а представляет сновидения в связи с душой, и душу в связи со смертью». (Хиллман, с.8.) Он смело заявляет, что считает процедуру интерпретации сновидений, ставящей своей целью достижение лучшего осознания жизни, «совершенно ошибочной». При этом он подчеркивает, что имеется в виду ошибочность во всей ее полноте: «ее вредность, искаженность, обман, неадекватность, сбивание с толку, экзегетическая1 оскорбительность для материала сновидения, для самого сновидения». (Там же.) Тем самым он с легкой руки обесценивает весь свой былой опыт юнгианского аналитика и преподавателя, а также выставляет Юнга и своих бывших коллег своего рода жуликами.
На протяжении всей книги Хиллман старается обосновать свою фантазию о связи мира снов с миром мертвых, избирательно привлекая тот или иной мифологический материал. Душу он уверенно окрещивает «связанной со смертью (что традиция всегда предполагала)», хотя очевидно, что для юнгианцев (и для него самого), душа — синоним психэ, Анимы, феминного начала, а это, прежде всего, архетип жизни. Да, в представлении древних культур душа, как и дух, переживает тело. Но акцент здесь все-таки не на смерти, а на жизни. Жонглируя словами и мифами, Хиллмана создает видимость логической обоснованности своих довольно шатких тезисов. Если вкратце, то целью рассматриваемой книги является «пересмотр взглядов на сновидение, используя для этого мифологию нижнего мира». (Хиллман, с.68.) Того самого пространства, обитатели которого (мертвые), согласно взглядам древних египтян, напоминает автор, ходят вверх ногами, поскольку живут в перевернутом мире.
Автор «Сновидения и нижнего мира» ставит смелый, но заведомо предвзятый вопрос: «какой мифической области, каким Богам принадлежат сновидения?» Тут можно было бы спросить, а почему именно богам, а не духам, демонам и ангелам, Богу, духовным состояниям или великой Пустоте? Проблема в том, что для Хиллмана в то время существовала лишь политеистическая парадигма, причем лишь в греко-римском исполнении. Поэтому встречный вопрос останется без ответа. Автор книги уверен, что нашел правильный ответ: «не является секретом, что сновидения принадлежат нижнему миру и его Богам». Это как будто то, о чем все на улице знают, но молчат. В первой главе Хиллман констатирует, что существует множество теорий сновидений, но все они его не устраивают — даже подход Юнга, которым он сам пользовался много лет и которому обучал. Автор смело признается, что готов отбросить чужие наблюдения и наработки. Его интересует движение назад от логоса к мифу, «движение против исторического течения нашей культуры».
"Образ является моей начальной точкой при архетипическом пересмотре психологии. В этой книге акцент на образы развивается дальше, и в ней проводится большая детализация. Фактически данная книга является определяющим мостом или тоннелем к моим другим работам. Поскольку здесь психология образа помещается более определенно внутрь психологии сновидений и смерти". (Хиллман, с.11.)
Американский психолог совершенно справедливо упоминает о своей «склонности к радикальному и скандально новому», а также о своем «ребячливом восторге по поводу неприятия нового платья короля». Но признается, что пытался придерживаться в своей работе «строгих ограничений». Принципы этих ограничений описывают его метод и «утверждают веру». И тут он как нельзя прав, поскольку к науке то, что он излагает, имеет весьма далекое отношение (а психология, это, как ни крути, все-таки часть научного поля). В чем же заключаются эти «ограничения»?
- Хиллман в своей книге, как и в других работах, считает нужным «оставаться в границах западной психэ, с ее культурными, географическими и историческими корнями в нашей традиции». Он заинтересован опираться на прошлое, в особенно на греко-римскую мифологию. Почему он при этом почти всегда игнорирует влияние того, что пришло после (христианство, ислам и новые культы) или существовало ранее (шаманизм, языческие верования кельтов, скандинавов, индейцев), — объяснений мы не встретим. Хиллмана прочно заклинило именно на мире античности и его мифологии. Это его символ веры2.
- Он считает нужным оставаться в области психологии и констатирует, что будет «возделывать» то же поле, над которым ранее трудились Фрейд и Юнг.
Джеймс Хиллман уверен, что, изучая тему сновидений, он выстраивает мост, ведущий вниз. И это иронично, ведь столь любимые им греческие боги обитали в вышине — на Олимпе. За исключением нескольких, таких, как Гадес, бог подземного мира, или Нептун, покровитель морей и океанов. Стоит отметить, что хотя греки почитали сразу четверых богов сна (Гипноса, Морфея, Фобетора и Фантоса), посылать сообщения через сновидения, по мифам, могли многие боги (Гермес, Зевс, Афина). Известно, что в античном мире были распространены ритуалы и места для инкубации (храмовых снов). Так, исцеления или совета ждали от снов в храмах Асклепия. Все это, Хиллман, конечно, знал, когда писал свою книгу. Но данные факты разрушают его концепцию о связи снов и Нижнего мира. Хотя мифов, подтверждающих, что сновидения могут приходить из Верхнего мира, предостаточно. Хиллман местами вспоминает об этом, но не делает глобальных выводов, вновь и вновь возвращаясь к своей устойчивой фантазии3. Поэтому непредвзятый подход скорее постулировал бы наличие двух видов снов — «сверху» и «снизу», как делала, например, Мария-Луиза фон Франц в своей книге «Космогонические мифы» (1972).
Вторая глава посвящена роли Зигмунда Фрейда в развитии науки и искусства толкования сновидений. Признавая его революционную роль, Хиллман обвиняет того в двух больших уступках рационалистам:
- Фрейд уравнял мир сновидений с временным психозом, поскольку как ночной, так и психотический мир представляют собой уход от реального внешнего мира.
- Для австрийского психоаналитика краеугольные камни сновидения — это «дневные остатки».
В результате теория сновидений Фрейда не смогла поколебать концепций рационального эмпиризма, согласно которым нет ничего в уме, чего прежде не было в ощущениях. Разбирая идеи Фрейда дальше, Хиллман выявляет, что со временем тот стал все же отводить снам большую роль, признавая, что они могут что-то говорить помимо «дневных остатков». Хиллман уверен, что, в любом случае, и фрейдистские, и юнгианские взгляды на работу со сновидениями можно свести к следующему: сновидение требует перевода на язык бодрствования жизни либо для того, чтобы расширить область бодрствующего сознания, либо для того, чтобы отвечать требованию природы достичь более расширенного и сбалансированного сознания.
Обсудив кратко идеи о сновидениях Фрейда и Юнга (последнего — мимоходом), Джеймс Хиллман разъясняет, что возьмет из их взглядов лишь малую часть. Фрейду он будет следовать в том, что сновидение никак не связано с бодрствующей жизнью и является обращением психики к себе на своем же языке (хотя здесь он явно Фрейда искажает), а Юнгу — в том, что человеческое Эго ищет, как бы ему приспособиться к ночному миру. При этом он не согласен с ними обоими в том, что сны нужно переводить на язык дневного мира «в любой отличной от его собственной форме». Он уверен, что сон не является сообщением для дневного мира, и он не является компенсацией к нему. Но если вы подумаете, что дневной мир — это наш ежедневный мир, то это не совсем так. Трикстер Хиллман и тут вносит путаницу, давая свое определение:
"Скорее я имею в виду буквальное видение любого мира, в котором вещи принимаются согласно тому, как они выглядят, в котором мы не смотрим сквозь присущую им тьму, сквозь их смертельную ночную тень. Таков стиль мышления дневного мира - буквальные реальности, естественные сравнения, противоположности, процессионные шаги, - все это должно быть отложено в сторону, чтобы позволить сновидениям обрести свой дом. Приобрести место, где мышление осуществляется посредством образов, подобий и соответствий". (Хиллман, с.22.)
И мне не ясно, чем именно он тут возмущен и с чем спорит, ведь Карл Юнг провозглашал то же самое отношение к бессознательному и миру снов. Во всяком случае, в постфрейдовский период своей жизни. Но, в отличие от Юнга, Хиллман образца конца 1970-х годов не желает наводить мост ни между Эго и Самостью, ни между Эго и сновидением. Он словно бы желает остаться в мире сна: «…нам необходимо разорвать связь с дневным миром… Нам необходимо перейти мост и позволить ему обрушиться позади нас, и если он не обрушится, то тогда сжечь его самим». (Хиллман, с.22.)
Комментируя стремление Фрейда погрузиться в изучение сновидений и отношений между сонным и бодрствующим сознаниями, Хиллман отмечает, что тот «оказался в одной из основных архетипических фантазий того времени». Интересно, осознавал ли он сам, что предлагаемый им подход тоже являлся фантазией, показательной для его эпохи. 1970-е годы, время написания «Сновидения и нижнего мира» — это время угасающей контркультуры и сексуальной революции, протестов против норм общества, усталости от войн и науки, постмодернизма и стремления быть ближе к природе. Время популяризации концепции научных революций (Томас Кун), смены парадигмы (он же) и провозглашения эпистемологического анархизма4 в философии науки (Пол Фейерабенд). Время массового ниспровержения авторитетов (любимое амплуа Хиллмана). Однако, насколько мне известно, Хиллман не любил, когда его называли постмодернистом. Возможно, ощущать себя «продуктом своего времени» ему не нравилось, он претендовал на оригинальность.
Повышенный интерес Хиллмана к Фрейду можно объяснить также вниманием последнего к теме смерти (концепция мортидо — влечения к смерти): «Мы устанавливаем тесную связь между психикой и Танатосом, и фактически принимаем основное направление мысли последних лет жизни Фрейда». (Хиллман, с.68.) «Чтобы быть психотерапевтом и работать на глубинном уровне, терапевту необходимо тем или иным образом сотрудничать с Гадесом». (Там же, с.69.)
Как ранее уже упоминалось, окончательный разворот Хиллмана в сторону, противоположную Юнгу, приходится примерно на середину 1970-х годов. Книга «Сновидение и нижний мир», которую американский автор писал на протяжении 1972-1977 годов, поэтому занимает промежуточное положение между Хиллманом «ранним» (классическим юнгианцем) и Хиллманом «поздним» (постъюнгианцем или антиюнгианцем). И хотя в ней уже вовсю критикуются взгляды и методы Юнга, мы все еще встречаем в ней такие термины, как «Самость» и «индивидуация», которые пока не употребляются в уничижельном ключе. В одном месте книги психолог даже допускает фразу «мы юнгианцы». (Хиллман, с.11,21,49.)
Особая фиксация Хиллмана на негативных переживаниях и депрессии заметна, в частности, в таком его комментарии: «Поскольку душа образуется негативными и депрессивными переживаниями, то глубинной психологии необходимы «негативные» типы концептуализации». (Хиллман, с.104.) Он с крайним недоверием относится к акцентам на высоких, пиковых состояниях (тут и переживание Самости Юнга с ее состоянием целостности, и пиковый опыт Маслоу): «Современный рост оптимистических терапий, которые фокусируются на вершинах, свободе, лечении и творчестве, являются маниакальной защитой от самого фундамента психотерапии, отреагированием, провозглашенным терапией». (Хиллман, с.69.)
Хиллман прав лишь отчасти. Он осуждает уход в крайность легкости и позитива, настаивая на пользе погружения в другую крайность — в тяжелые, депрессивные состояния. Хотя глубинная психотерапия в целом приветствует готовность «спуститься вниз» и встретиться со своими комплексами и страхами, она одновременно приветствует и готовность идти вверх. Скорее всего, человек не сможет высоко подняться, не спустившись перед этим вниз. Но верно и обратное: осуждать любое движение вверх, настаивая лишь на погружении вниз — это отрицание потенциала к интеграции, целостности и самоисцелению. Важны оба направления, и психика человека сама подскажет, на каком он этапе. Не Хиллману это решать за всех. Не имея опоры в высоких состояниях, не умея вернуться к назад, внизу легко можно затеряться.
Часто бывает так, что причиной пристрастия человека к какой-то идее или фантазии является его опыт, в том числе травматический. Отчего Джеймс Хиллман так упорно сводил работу со снами к идее мира нижнего, обители Гадеса, можно понять благодаря изучению его собственной биографии. Вот что, к примеру, американский автор рассказал журналисту Лауре Поццо в серии интервью, состоявшихся в 1980-1981 годах.
"После того, как покинул Дублин, я прожил в Индии около года, в течение которого я становился все более невротичным и начал изучать свои сновидения… Я помню, как взобрался очень высоко, на четырнадцать тысяч футов5 в Гималаях, и вел там разговоры с гуру, Гопи Кришной6… И вот мы отправились в горы на наших пони, забираясь так высоко, что становилось уже невозможно дышать, представьте себе… И там, на вершине, меня посетил кошмар. Это был просто сон, но через него мне явился подлинный ужас. Сон этот стал точкой отсчета для моего спуска с горы, все вниз, вниз, вниз… Это путешествие заняло шесть месяцев или даже больше, и закончилось тогда, когда я добрался до Цюриха и Института Юнга. Это произошло в феврале 1953 года". (Взгляды внутрь, с.135.)
Следующая важная веха в жизни американского психолога — конец 1960-х-начало 1970-х годов. Хиллман об этом предпочел в интервью умолчать, но в 1967 году в Цюрихе он оказался в центре сексуального скандала из-за нарушения профессиональной этики, что привело к его увольнению из Института Юнга. Он признается Лауре Поццо, что в 1969-1971 гг. совсем перестал заниматься терапией, погрузившись в кризис.
"Я думал тогда, что ничего из того, чем я занимался с 55-го по 69-й год, не было подлинным, что все, что я делал и чему научился, оказалось пустышкой. Эти упаднические мысли распространялись подобно самой настоящей болезни, и когда кто-нибудь при мне упоминал о пациентах, я буквально вздрагивал или отшатывался в сторону. Я не хотел иметь больше ничего общего с анализом; я не хотел, нет, даже не мог сесть ни на один стул. …меня буквально тошнило от самого себя и от терапии. <…> Оглядываясь назад, я вижу, что этот срыв произошел в то же самое время, когда распадался мой первый брак и формировалось видение моей новой книги о терапии". (Взгляды внутрь, с.146-147.)
Как астролог, могу с уверенностью сказать, что в обоих случаях кризисы в жизни Джеймса Хиллмана были связаны с транзитами Плутона, мифологически (архетипически) связанного с богом Аидом-Гадесом. В конце 1952-начале 1953 годах в гороскопе Хиллмана происходило много сложных транзитов, среди которых особо выделяются оппозиция от транзитного Сатурна к натальным светилам, а также многократное влияние Плутона. Так, в то время имел место тригон от Плутона к тем же натальным Солнцу и Луне, соединение Плутона с натальным Нептуном и его же (Плутона) оппозиция к натальному Юпитеру. При таких транзитах мало не покажется, ведь они требуют кардинального пересмотра убеждений, привычек и ценностей! Задача Плутона в астрологии — вскрыть все тайное, сделав его явным, в том числе собственное эмоционально-психологическое состояние, например, хроническое пребывание в страхе. 1969-1971 годы отметились оппозицией транзитного Плутона к натальному Урана Хиллмана по оси 4 и 10 домов, связанных в астрологии с семьей, карьерой и статусом. Итак, в жизни Хиллмана веховые кризисы были приурочены к влияниям Плутона, и потому не удивительно, что именно Аида он счел покровителем мира глубинной психологии и мира снов, также неудивительно, что мир снов он связал, прежде всего, с неприятными и болезненными состояниями, такими, как депрессия, грусть, горевание и ужас.
Дополнительным подтверждением «неслучайности» фиксации Хиллмана на темах смерти и депрессии служат следующие слова последнего в упомянутом выше интервью:
"То, что я писал о психоанализе, и то, как я его практикую, тесно связано со смертью. Не с успехом и не с излечением… суть психоанализа не в этом. Она не в том, чтобы улучшить адаптацию к жизни или как-то смазать нужные детали механизма. Суть в душе. Это вопрос пробуждения чувства индивидуальности, которое приходит со смертью, с судьбой. Моей смертью в том числе. С этим, бесспорно, тяжело жить: я чувствую смерть каждое мгновение своей жизни". (Взгляды внутрь, с.90.) "Наверное, у меня действительно имеется склонность к состояниям упадка, слабости, покинутости". (Там же, с.29.)
В третьей главе книги автор дает пояснение ставшему в дальнейшем очень популярным в психологической литературе юнгианского и архетипического толка термину «созидание души». Душу он считает главной движущей силой в жизни человека, но «тогда ее основным движением будет движение вглубь, благодаря которому она расширяется. <…> Нет предела глубинам, и все вещи становятся душой». Поэтому «к сотворению души приводит длительный процесс проникновения, всматривание в глубину». (Хиллман, с.44.) Таким образом, по Хиллману, внимание к своим состояниям и образам — это «созидание души» (классический юнгианец называет это осознанностью). «Созидание души» — это также внимание к сновидениям, видеть сновидения — это «обретать душу». (Хиллман, с.128, 131.)
Далее автор книги много внимания уделяет мифологической истории Гадеса-Аида, которого он характеризует как бога глубин и невидимого, и провозглашает «радикальное доминирование смерти» в нашей жизни и психологии. Для Хиллмана именно Гадес — главный бог царства снов, столь близкого в фантазии автора миру мертвых. Основная причина, по которой Хиллман помещает царство снов в нижний мир — его истолкование греческой и римской мифологии. Ведь так делали Гомер, Вергилий, Овидий и орфики, а как мы уже упоминали ранее, иные мифологии для него особого значения не имеют. Хиллман уверенно констатирует:
"Мы видим, что согласно этой наиболее древней и длительной модели нашей традиции, архетипическая область, которой принадлежат сновидения - это мир ночи. Каждое сновидение - это ребенок Ночи, тесно связанный со Сном и Смертью, а также с Забвением (Лета) всего, что помнит дневной мир. У сновидений нет отца, для них нет призыва сверху". (Хиллман, с.51.)
И здесь он откровенно лукавит, ведь не может не знать, что, к примеру, шаманская мировая традиция древнее греческой религии и мифологии. А в ее рамках существуют как нижний, так и верхний миры, и сны могут посылаться именно богами верхнего мира. Об этом, к примеру, можно почитать у М.-Л. фон Франц в «Космогонических мифах» или в книгах Мирча Элиаде. Американский психолог весьма пессимистичен и принципиален касательно значений и толкования снов. Трудно отделаться от впечатления, что он скорее транслирует свои собственные психологические проблемы, столь часто он упоминает депрессию:
"Мы не будем утверждать, что наши сновидения помогают нам, что они дополняют наши жизни, указывая направление наших творческих потенций. Также мы не будем утверждать, что сновидения изливаются из ид-бассейна либидозных наслаждений, из колодца желаний. Напротив, они склонны к обманам и конфликтам, жалобам старения, они подчиняются року нашей судьбы, то есть депрессии. Сновидение ведет нас вниз, и настроениями, соответствующими этому движению, являются замедленность печаль и интроспективное чувство депрессии. <…> Главная идея нашей культуры относительно сна утверждает, что мы спим для того, чтобы видеть сновидения, а когда мы видим сновидения, то спускаемся в Царство Короля Мертвых, в котором нас ждут наши комплексы. Нам явно нет покоя в этой прекрасной ночи". (Хиллман, с.53.)
В том же подразделе психолог пишет следующие строки: «То, что индивид говорит о любви, скорее, больше свидетельствует о самом индивиде, а не о любви». Перефразиров его самого, скажем: то, что Хиллман пишет о снах, скорее свидетельствует о его собственных кошмарах, психологическом состоянии и убеждениях. Автор книги признается, что видит задачу психотерапии не в интеграции, а в ее противоположности, дезинтеграции, тем самым проводя четкую разграничительную линию между аналитической психологией и своими взглядами:
"Я также думаю, что нижний мир учит нас оставить наши надежды достичь целостности личности посредством сновидения. Существует множество духов нижнего мира. Их так много… Нижний мир - это неисчислимое сообщество фигур. Бесконечное множество фигур отражает бесконечность души, а сновидения лишь восстанавливают в сознании это ощущение множественности. Политеистическая перспектива базируется на хтонических глубинах души. Психотерапия, которая отражает эти глубины, может, следовательно, не предпринимать попыток достижения целостности личности или содействия в личностной идентичности как единой целостности. Скорее наоборот, психотерапевтический акцент будет направлен на дезинтегративные аспекты сновидения, которые также сталкивают нас с нашей моральной раздробленностью, нашим психопатическим отсутствия концентрации на себе. Сновидения демонстрируют нам необходимость множественности и утверждают, что каждая из множества фигур "является цельной личностью" и обладает полным диапазоном ее поведения. Только после распада на множество фигур… мы сможем расширить сознание настолько, чтобы объять и вместить его психопатический потенциал". (Хиллман, с.61-62.)
Вот только сказанное автором книги является грубой методологической ошибкой, которую легко опровергают эмпирический материал и пациенты психиатрических клиник. Увы, сильная диссоциация ведет к утрате осознанности и присутствия человека в настоящем моменте. Та самая «широта сознания» достижима, лишь когда человек возвращает себе отколотые ранее части психики (которые могут быть представлены заблокированным ощущением, эмоцией, образом, ролью), признавая, что «и это тоже я». У человека в принципе «нет проблем» с диссоциацией: пребывать в расщепленном состоянии «нормально» для нас. Обычный человек в течение жизни все более и более фрагментируется, и это общая проблема. Поэтому целенаправленно стремиться к диссоциации и провозглашать ее ведущим психотерапевтическим принципом — это нонсенс.
В подразделе «Фигуры сновидений» автор книги уверенно констатирует: «Персонажи, с которыми я встречаюсь в сновидениях, не являются представлениями (simulacra) их жизненной самости или частями меня. Они являются теневыми образами, которые исполняют архетипические роли; они — персоны, маски, в пустоте которых заключен numen (божественность — прим. пер.)». (Хиллман, с.84.) Хотя Хиллман и не отрицает полностью подхода Юнга, но отодвигает его в сторону, основной фокус своего внимания уделяя архетипическому, словно бы личная история человека мало что значила.
"Мой бывший учитель или профессор во сне - это не только некоторый интеллектуальный потенциал моей психической целостности. На более глубоком уровне эта фигура является архетипическим наставником, который сейчас, в моем сне, принял облик этого школьного учителя или профессора. <…> В сновидениях нас посещают даймоны, нимфы, герои и боги, которые принимают образы наших друзей на последней вечеринке". (Хиллман, с.85.)
Джеймс Хиллман выделяет три подхода к фигурам сновидений: фрейдистский, юнгианский и свой собственный. Первый соотносит их с реальностью дня при помощи ассоциаций или объективного уровня интерпретации (брат во сне — это фигура реального брата). Во фрейдистском подходе другие люди важны для понимания фигур сновидения. Этот уровень Хиллману как будто совсем не интересен. Второй, юнгианский, подход считает фигуры сновидений выражением личностных характеристик и комплексов. То есть для понимания фигур важна наша личность. Это уровень иногда Хиллманом обсуждается, но не считается самым важным. Третий подход, «архетипический метод, ведет их к нижнему миру психических образов. Они становятся мифическими существами, но не с помощью амплификации их мифических параллелей, а благодаря всматриванию в воображаемые личности, прячущиеся за масками этих фигур. Только фигуры сновидений важны для понимания фигур в сновидениях». (Хиллман, с.87.) Юнг, как мы знаем, тоже выделял архетипический уровень в толковании сновидений, но говорил о появлении богов или нуминозном лишь в особых случаях («большие сны»). Хиллман же предпочитал в любом сне, без исключения, видеть проявления богов. «Это не я внутри такой, это сами боги такие» — так, возможно, однажды решил американский психолог, столкнувшийся с кошмарами и депрессией. Но это уже моя додумка.
В завершении этой статьи можно отметить удивительное сходство идей и умонастроений «позднего» Хиллмана с позицией популярного на рубеже 19 и 20 веков в литературе и искусстве направления декаданса (в пер. с фр. — упадка). Его ключевыми чертами были эстетизм (преобладание эстетических ценностей над этическими), индивидуализм, имморализм (отрицание морали), отрыв от реальности, мода на демонизм (темный романтизм) и позиция «искусство ради искусства». Порой высказывается мнение, что декаданс был симптомом эпохи, уставшей от своих иллюзий. Декаданс, переставший верить в прогресс, родился не из избытка, а из надлома. Отказавшись от героизма, света и движения вверх и вперед, декаданс выбрал позу усталого эстета и аристикратического скепсиса, находящего достойными внимания темы смерти, разложения и тоски. Не кажется ли вам, что книга Хиллмана «Сновидение и нижний мир», с ее фиксацией на темах смерти, внутренней множественности (поощрение раздробленности) и депрессии, написана именно в такой стилистике? А учитывая, что в своих более поздних работах американский психолог продолжил критику концепций Самости, целостности, индивидуации, провозгласил важность эстетического видения, бесполезность научных инструментов для постижения души, ненужность доказательств и фактов для утверждения своих идей, а также ввел понятие Даймона как определяющей фигуры в нашей судьбе, то параллели между идеями Хиллмана и декадансом становятся более чем заметными.
Рекомендуемые статьи со схожей тематикой:
Эдвард Эдингер о толковании сновидений
Краткая биография архетипического психолога Джеймса Хиллмана
Проблема несочетаемости «раннего» и «позднего» Джеймса Хиллмана
Аналитическая психология Юнга как универсальный растворитель
Джеймс Хиллман: главный юнгианский отступник
1 Экзегетика (экзегеза) — раздел богословия, в котором истолковываются библейские и другие религиозные тексты; учение об истолковании текстов, преимущественно древних, первоначальный смысл которых затемнен вследствие их давности или недостаточной сохранности источников. По экзегетике, понимание достигается грамматическим исследованием языка, изучением исторических реалий и вскрытием намеков, смысл которых со временем сделался непонятным; конкретно-психологическими изысканиями и рассмотрением закономерностей формы произведения. Экзегетика послужила основным источником герменевтики. Несмотря на то, что эти термины употребляются иногда как синонимы, понятие герменевтика гораздо шире, если экзегетика — это исключительно толкование текстов, то герменевтика включает в себя интерпретацию всех видов коммуникации (письменной, вербальной и невербальной).
2 Символ веры — термин, который чаще всего относится к христианству и подразумевает задокументированный перечень основополагающих догматов христианского вероучения. Я использую это устойчивое выражение для обозначения убеждений, в которые человек твердо верит и которые готов упорно отстаивать, несмотря на опровергающие их факты и примеры.
3 «…помещение сновидений в хтоническом нижнем мире не означает того, что сновидения связаны только с Ночью и ее потомством. Например, нам известно, что Гермес был связан со сновидениями, боги передавали их через него, поскольку он был их посланником. …даже если деятельность сновидений связана с Гермесом, то они возникают благодаря хтоническому аспекту этого бога». (Хиллман, с.72.)
4 Эпистемологический анархизм («анархистская теория познания») — релятивистская концепция, созданная философом науки Полом Фейерабендом и раскрытая в его работах, особенно в книге «Против метода» (1975). Этот подход провозглашает отсутствие каких-либо универсальных критериев истинности знания, а навязывание таких критериев государством или обществом рассматривает как препятствие для свободного развития науки. Каждый ученый волен развивать свою идею, какой бы абсурдной или устаревшей она ни казалась, а каждый из нас, в свою очередь, должен быть свободен в выборе, с какими из этих теорий соглашаться и каких взглядов придерживаться. Приверженец эпистемологического анархизма не обосновывает никакой своей позиции и не заявляет о приверженности какой-либо общественной организации или типу идеологии. Он против всяких программ вообще.
5 14 тысяч футов — это около 4300 метров.
6 Гопи Кришна (1903-1984) — индийский йог, мистик, учитель, общественный реформатор и писатель. Один из первых популяризаторов концепции кундалини среди западных читателей.
Источники:
Взгляды внутрь: беседы Джеймса Хиллмана и Лауры Поццо. — М., 2022. — 258 с.
Хиллман Дж. Сновидение и нижний мир. — М., 2023. — 294 с.